Для меня московское метро – это тот дядя-машинист, который пустил меня в кабину, когда мы с папой ехали из Измайлово на ёлку.
Я стоял у тёмного стекла первого вагона и смотрел в маленькую проскобленную кем-то дырочку на загадочно изгибающийся тоннель с редкими светильниками... Когда, наконец, оторвался, чужая, но очень правильная бабка зыркнула на меня и строго сказала: «Мальчик, отойди от двери – сейчас она откроется, и ты упадёшь!» Я удивился – ведь открываются только боковые двери, но всё равно послушно шагнул в сторону – и вдруг дверь действительно открылась! Выглянул машинист в форменной фуражке и, улыбаясь, поманил рукой. Я глянул на папу, читавшего газету – он чуть кивнул головой, и я несмело шагнул в кабину. «Тебя как зовут?» – «Алёша». – «Сколько тебе лет?» – «Шесть». В кабине сидел ещё один пожилой дяденька в форменной фуражке. Меня усадили на откидное сиденье, расположенное с обратной стороны двери. Увы, оттуда мне ничего не было видно, как я ни пытался вытянуть шею. Весёлый машинист, оценив ситуацию, протянул руку и легонько подтолкнул меня к самому главному окну, а опустевшее сиденье пружинисто хлопнуло по двери. Я глядел во все глаза – было необыкновенно видеть туннель наяву, но особенно волнующее чувство возникло у меня в тот момент, когда впереди появилось и начало приближаться сияние – это была «Площадь Революции». Мне казалось, что стоящие на платформе люди с удивлением смотрят на меня. Поезд остановился. Через минуту весёлый машинист объявил в микрофон следующую станцию. Его товарищ, сидевший справа, указал на центральную стойку с большим отполированным медным рычагом и сказал: «Поверни на себя... не бойся!» Я повернул рычаг, поезд плавно двинулся и стал набирать скорость. У меня аж дух захватило от восторга! Проехали ещё одну станцию. Тут я, наконец, вспомнил про папу, повернулся к двери, нашёл ту самую дырочку и с тревогой посмотрел на беззаботно сидящих в освещённом вагоне людей – не вышел ли папа на предыдущей станции? Весёлый машинист успокоил меня: «Не волнуйся, отец без тебя никуда не денется...» Я до этого никогда не слышал, чтобы папу называли «отцом», это несколько озадачило и отвлекло от набегавшего туннеля. «Какой же это «отец»? Это ПАПА! Ну, взрослые ещё называют Володей или даже Вовой»...
Через несколько сияний – незадолго до «Киевской» – машинист опять мне весело кивнул: «Нажми на педаль»,– и показал на нижнюю часть центральной тумбы, на которой был самый главный рычаг движения. Я подумал, что мы сейчас будем тормозить, и нажал. Но по всему тоннелю раздался восхитительно пронзительный гудок!
На конечной мы попрощались – оба машиниста, улыбаясь, по-взрослому протянули мне руки для пожатия, и я вышел через боковую дверь. «Папа, ты слышал, как я гудел?» – «А как же!» – ответил папа и многозначительно подвигал указательным пальцем у себя в ухе.
Что ждало меня на ёлке, стало совсем неважно...
